Enzymes ISSN 1867-3317 |
Манифест Нового времени.
Пролог. С осознанием того, что весь мир лежит во зле, от которого нет сил и нет возможности избавиться, что этот ужас не прекратится до конца жизни и до скончания веков, явилась идея основания Нового времени 1–2. Точкой отсчёта Нового летоисчисления стало рождение Нового человека, которому предназначалось спасти мир, дать ему свет разума и в этом свете вечную жизнь. Надежд на совершение подобного чуда от властей века сего к тому времени уже не осталось, поскольку мудрость мира сего обратилась в безумие 3–5, отчего было избрано немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; немощное мира, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее, чтобы упразднить значащее 6. Мир, каким его познали основатели христианского учения, был ветхозаветным (не только в Иудее, но и в других близлежащих странах), его основания обветшали, и в ожидании обрушения этого старого мира им предстояло основать Новый мир согласно Новому завету 7–8. Во исполнение ветхозаветных пророчеств, чудотворное основание Нового времени состоялось с рождением и жизнью Иисуса Христа, его же обоснование произошло post factum, когда содержание этого события подверглось осмыслению. Соответственно этому, в Новом завете объединены биографические пересказы, интерпретации пересказываемых биографических фактов, и пророчества о грядущих событиях в свете происшедшего. В связи со сказанным, называть Иисуса Христа пророком Нового времени было бы неверно, поскольку оно наступило с его первым пришествием; второе же пришествие, основание Царства божия и воцарение во веки веков завещается им же. Завещание же сводится к соблюдению данных им заповедей и распространению христианского учения, чтобы подготовить всё человечество к его второму приходу. Здесь, в этом завещании, заключается предопределение будущего, которое есть его неизбежное следствие. Является ли оно самосбывающимся предсказанием? Отнюдь нет, скорее, установленной закономерностью истории, которая определяется историями, возникающими в ней. В этом смысле несущественны реальность или вымышленность Иисуса Христа, поскольку он был, есть и будет, а если бы его не было, его следовало бы придумать 9. Лица, появляющиеся в истории, появляются не случайно, а согласно исторической логике, и там, где она этого требует, свято место пусто не бывает, наполняясь соответствующим содержанием. Поэтому данное обстоятельство касается как первого пришествия, в котором он был поруган, так и второго пришествия, когда он восстанет во славе своей и восторжествует над врагами и смертью 10–17. Иначе говоря, второе пришествие – это развитие сюжета Нового завета, который есть письмо в будущее, совершающееся в наши дни. Не от мира сего. Разъяснение сюжетной основы Нового завета происходит a posteriori; из этого разъяснения мы узнаём, что Иисус Христос есть ходатай Нового завета, дабы вследствие смерти [Его], бывшей для искупления от преступлений, сделанных во время действия первого завета, призванные к вечному наследию получили его (т.е. наследие вечной жизни в правой вере после искупления вины и прощения) 18. К этому разъяснению прибавляется простодушно и опять же в ветхозаветном духе: Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно после умерших: оно не имеет силы, когда завещатель жив 19. Это заявление, являясь отсебятиной, присовокуплённой к свидетельствам о жизни Иисуса Христа, противоречит всему остальному содержанию, лишь повторяя ветхозаветную ересь, отменяемую Новым заветом, и свидетельствует о живучести предрассудков 20–21. В то время как в Старом завете мужеложество запрещается под страхом смерти, в текстах, прилагаемых к Новому завету оно осуждается под страхом потери вечной жизни, смысл чего тот же 22–25. Однако проповедь любви к ближнему, имеющая первостепенное значение, отменяет осуждение гомосексуализма, мотивируя эту отмену также требованием не судить, чтобы не быть судимыми 26–29. В Германии понимание этого пришло лишь в 1994 году от рождества Христова, до других народов всё ещё не дошло, хотя Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит 30. Но христианская вера – не индоктринация, в которую её превращают злоумышленники и путаники, и Новый завет есть аппеляция к разуму, а вовсе не проповедь безумия, за которое его принимают его противники 31–41. Однако всем его читателям и почитателям в равной степени свойственно не вникать в суть излагаемого в нём, или принимать повествование за противоречие, опровергающее его же собственное содержание. В самом деле, не требует ли оно не работающему не есть, но жать то, над чем не трудились; жить настоящим, не заботясь о грядущем и уповая на божью милость; рабу повиноваться своему господину; подставлять другую щёку бьющему по одной; не любить мира; не любить отца, мать, сына или дочь более, нежели Иисуса Христа? И не пришёл ли он, чтобы не мир принести, но меч, разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её, объявить их всех врагами? 42–45 В то время как упомянутое предсказание блестяще подтвердилось в религиозных войнах, происходивших между католиками и протестантами в средневековой Европе, требование не есть не работая уместно, разумно и справедливо, учитывая приоритет заповеди о любви ближнего своего, а также во избежание нахлебничества, которое уже тогда было распространённым явлением среди служителей религиозных культов разного толка. Да, это парадокс, понять который неспособны умы, не сильные в диалектике 46, но всякое единение требует разделения, также как при сборе урожая происходит отделение пшеницы от плевел 47–51. После чего следовало бы поразмышлять о том, не выведена ли философия Георга Вильгельма Фридриха Гегеля из новозаветной притчи? и не являются ли многие труды Иммануила Канта продолжением новозаветных заповедей и проповедей? и не следует ли искать начал законов Исаака Ньютона в Новом завете? Не говоря уже о благотворном влиянии Нового завета на Александра Сергеевича Пушкина, Александра Герцена, Николу Тесла и многих других людей. Конечно, всё это неявное содержание новозаветных текстов, равно как и проистекающие из них следствия недоступны детскому восприятию, с которым многие подходят к их рассмотрению, будучи самоуверенны в обратном. Но не сказано ли там же о них, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины? 52 „Детство человеческого мозга таково, что он не берёт простой истины; для сбитых с толку, рассеянных, смутных умов только то и понятно, чего понять нельзя, что невозможно или нелепо. Тут нечего ссылаться на толпу; литература, образованные круги, судебные места, учебные заведения, правительства и революционеры поддерживают наперерыв родовое безумие человечества. ... Доказательством геометрических теорем и прочими упражнениями ум только развивается, чтобы сделаться способным к восприятию не только сложных, но также простых истин, назови их божественными или научными. Что же касается грёз, то некоторые фабрики грёз действительно преуспели в деле их возбуждения54. Миру, также как и миру идей, свойственно развиваться 55. Это трудно понять людям, мнящих себя законченным венцом творения, будучи в действительности законченными дураками. Разве Кювье и Дарвин не сотворили мир заново, повествуя о его истории? Идея развития – одна из самых простых и одновременно одна из самых трудно понимаемых, поскольку всякое развитие требует напряжения, умственых и физических усилий; лишь стояние, деградация и смерть, как правило, не требуют никаких усилий. Всё новое, входя в мир, отрицает старое и само подвергается отрицанию; от него требуют, чтобы оно было таким же, как и старое, отжившее, выжившее из ума. Именно поэтому всякое развитие совершается столь медленно, поскольку новое под влиянием старого, бесполезно растрачивая силы и время в борьбе за существование, преждевременно стареет, дряхлеет, теряет новизну, затем прекращается. Прогресс возможен, но условием его продвижения является понимание и принятие нового, ограждение его от нападок старого, от необходимости каждый раз расчищать место на ещё не истлевших завалах истории. Обновление мира невозможно без допущения нового 56. Всякое размышление требует условий и усилий: без условий усилия бесплодны, без усилий благоприятнейшие условия ничто. Итак, посмотрим с высоты 21–го века на то, что людям недалёкого ума представляется детским лепетом, но в действительности свидетельством о зрелости, едва ли превзойдённой до сих пор. В начале было слово и т.д. по тексту – это конечно не отвлечённое заумствование или пустая игра слов: всякая история начинается с её написания 57. Также был написан и Новый завет, хотя его содержание – скудное: 4 апостольских евангелия, пересказывающие друг друга, одно пророчество, рассказ об апостольских деяниях, к чему прилагаются их письма. Жизнеописание Иисуса Христа не изобилует подробностями, на фоне литературы того времени оно более чем скромное. Но что толку от мудрости мира сего, если она вся есть безумие? Новый завет – антитезис к этому безумию, его отменяющий. Какая польза от знания, употребляемого во зло, которое не есть знание, а дьявольский искус? Мы все имеем знание; но знание надмевает, а любовь назидает. Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего ещё не знает так, как должно знать. Но кто любит Бога, тому дано знание от Него – Новый завет 58. Всё существенное там изложено, а невысказанное выводится индуктивно из сказанного. Однако за 2 тысячи лет христианской проповеди её мало кто понял, хотя её язык безъискусственен и естественность её высказываний позволяет каждому дойти до них своим умом: люби ближнего своего; трудись, принося пользу себе и другим, притом ни в чём не излишествуй, за исключением любви к ближнему своему; бери и дари; будь благочестен; показывай пример другим людям; цени истину превыше всего; не убей, не укради, если же согрешил – покайся ... Вместо того, чтобы понять и принять эти простые истины, они убивали друг друга за право быть ближе к выдуманному ими богу; понастроили хлевов для заблудших агнцев, хотя им было сказано, что в Новом Иерусалиме не будет храма, поскольку весь мир объединится одной церковью и станет единым царством божием 59–60; позволили тьме книжников и нахлебников заниматься толкованием того, что не требует истолкования, и тьме лекарей лечить то, что не требует излечения, и не лечить того, кто нуждается в лечении ... Истина – как вода, ушедшая в песок или испарившаяся в атмосферу: она возвращается дождём или родником. Тема омовения природы, очищения тела и души от скверны – одна из центральных в Новом завете. Возрождение к новой жизни начинается с омовения, исполненного религиозным содержанием и исполняемого по преданию. С ритуалом омовения связана метафора воскрешения к вечной жизни, преодоления тленного тела и мира, и приобщения к телу и миру нетленному. К различению понятий тленности и нетленности Новый завет обращается неоднократно. В разъясняемом контексте сребролюбие – грех, деньги – тлен, изображённый на них кесарь – сатанинская печать, сам кесарь – от мира сего, но царство божие, которое в вас – не от мира сего, а посему – кесарю кесарево, а богу богово. В царстве Анти–Христа кесарь – его слуга, а люди введены им в заблуждение и поклоняются бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам 61–67. Вы желаете исцеления прокажённых? – Так отнимите же у них всё, ввергните их в нищету, чтобы выдуманный ими мир перевернулся, чтобы их сон разума прервался, чтобы они осознали собственную вину в происходящем с ними, чтобы произошло покаяние, в котором возможно искупление этой вины 68. Повествование о чудесном исцелении незрячих и параличных в Новом завете – метафора, поскольку вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом69: Сказано слепому „Зри!“ – и он обретает зрение; говорится паралитику „Встань и иди!“ – и он встаёт и идёт. Но всё это чудотворение совершается при условии веры в совершаемое чудо, и чудотворец лишь наставляет исцеляемого в возможности обретения собственной силы воли. Освобождение человека от проказы обветшавших законов и пут мудрости, ставшей безумием, совершается через волю к такому освобождению, посредством использования собственного рассудка, познания собственных сил и развития способностей. Мы родились, чтоб сказку сделать былью. Но помимо сказанного, не являемся ли мы свидетелями реальных чудес исцеления и воскрешения из мёртвых, которые в наше время стали настолько обыденными, что они уже не воспринимаются чудесными, именуясь терапией, хирургической операцией и реанимацией? То же, что сделалось возможным в технической области, превосходит евангельские чудеса тысячекратно. И не является ли реабилитация невинно осуждённых и возведение в святые невинно убиенных их воскрешением? Ибо памятью жив человек, и рукотворные памятники лишь средство укрепления памяти живущих, но не увековечивания мёртвых. Зачем же живому памятник при жизни, если он обретает жизнь вечную, которая, впрочем, не требует его личного присутствия? Фарисеям и книжникам свойственно представлять повествуемое в Новом завете таинством, недоступном постижению человеческого ума. Зачем предательство, суд, распятие, если речь идёт о божьем сыне человеческом? Доказывает ли непорочное зачатие богоизбранность внебрачного ребёнка – совершенно неважно в контексте признания и усыновления зачатого помимо или вне брачных уз. У многих видов обезъян приход нового вожака сопровождается убийством детёнышей, рождённых от прежнего, но у людей происходит конверсия этого поведенческого атавизма. Adventus Domini знаменует и завершает данное изменение по отношению к дикому состоянию. Будучи безотцовщиной, Иисус всё же имеет отца, но не мужа его матери, а отца небесного, который его избрал, породил, ведёт по жизни и наказывает – за что? за праведность и следование его воле? Это противоречие только кажущееся. В самом деле, роль Иосифа сводится в повествовании к роли ангела–хранителя, сопровождающего сына божьева до совершеннолетия; далее он не упоминается 70. О Боге же Отце и Святом духе говорится много, больше чем достаточно для понимания их роли и месте в святом писании. Божественная троица – триединство бога в богословском толковании, – это самовосхваление толкователей и их мужского начала. Проповедники того, что ими объявляется святым и непререкаемым, большей частью мужчины, что объясняет данное обстоятельство. Истинная же Троица – семья: отец, мать, дитя, что также находит отражение в христианском культе, в почитании Богородицы, Богочеловека. В семье, в этом изначальном элементе человеческого общества, ещё нет противоречий, здесь всё гармонично, роли чётко очерчены. Сложности начинаются с увеличением сообщества. Традиционное, патриархальное устройство перенимается людьми из дикого состояния, из мира животных; усложнение социума нарушает иерархию, что неизбежно ведёт к конфликтам и выяснению отношений подчинённости. Семья – образец межличностых отношений, которые становятся прототипом моделирования внесемейных отношений: патриарх – прообраз отца, главы семейства; его жена – прообраз матери; их подданные – дети, которых, сообразно этой модели, позволено наказывать, им приказывать, ими распоряжаться 71–72. Из подобного переноса семейных отношений на внесемейные происходят крепостное „право“, рабовладение, государство. Преодоление этих прототипов возможно путём их осознания, сознания неравности и неравнозначности семейных и внесемейных отношений. Но даже в случае семьи речь вовсе не о патриархате или матриархате и отношениях 3–х персон, а только о двух уровнях иерархии: родители правят, дети подчиняются. Бессознательно запечатлённая семейная иерархия – причина таких явлений как внушаемость и легковерие (производная форма которых – гипноз), поскольку речь идёт не о мимезисе, подражании и утилизации той или иной информации, а о значимости образцов для подражания, которая определяется тем, исходят ли они от авторитетного, вызывающего доверие источника, или же нет. Авторитет – источник веры, в том числе слепой веры, от которой происходят большие беды 73. Толпа – это наихудшее состояние социума, в котором всё смешалось и царит хаос; в ней люди теряются, поскольку теряется иерархия, социальная структура, которая необходима для предотвращения хаоса. Природа даёт примеры больших сообществ в растительном и животном мире, но для представителей рода Homo они не годятся, их нужно изобрести заново, найти новые формы, а не перенимать готовые образцы. Толпа – это не только источник потерянности, в толпе происходит перенятие ментальных патологий, как это происходит при инфекции болезнетворными микроорганизмами. Отсюда следует, что коллективы, сообщества людей должны иметь оптимальный размер, обладать соразмеренностью по отношению к отдельным участникам, чтобы избежать упомянутых негативных последствий, т.е. чтобы индивидуум не тонул в них, существовала обозримая структура межчеловеческих отношений, в которой возможна целесообразная иерархия, информационный обмен, и другие формы общения. Функция таких сообществ должна заключаться в воспроизведении и развитии культуры через воспроизведение и развитие индивидуумов. В толпе человек сходит с ума, в одиночестве погибает. Толпа приговорила Иисуса Христа к поруганию, толпа же попирает его ногами на площади перед собором святого Петра, прославляя поп–идола, богохулящего молчанием и говорением в суете помыслов его 74–78. Семья – важный элемент социального устройства, но отнюдь не единственный. В обществе реализуется образ семьи, но также её принцип: все люди братья и сёстры, участие и взаимопомощь являются основой общности, а понимание этого происходит вербально, посредством употребления ума и языка. Но семья также – источник ссор и раздора, перенаселения, о чём не следует забывать, обожествляя святое семейство. В русском языке имеется однозначная смысловая связь между понятиями, о которых идёт речь выше: толпа равнозначна черни, тьма обозначает числовое множество, но одновременно непросвещённые, неграмотные людские массы 79. Тьма, видимо–невидимо, видимость – отвлечённые понятия, но одновременно реальные образы: в тёмном лесу можно заблудиться среди бела дня, также – среди трёх сосен, можно не видеть леса за деревьями, принять пень за лешего, а само плутание – за вмешательство нечистой силы. Природа безлична, всё совершающееся в ней совершается не лицами, а стихиями, персонифицируемыми людьми по своему образу и подобию. Фантазируемые в реальность дружественные или враждебные образы в их мифологической интерпретации начинают жить своей жизнью, обретают биографии и плотские качества, подобно знакомым и незнакомым людям и объектам их культуры и обихода. По той же причине – персонификация безличного, существительным присваивается мужской, женский или средний (лично–безличный) род. Слово природа (вселенная) – женского рода, так же как и родительница, с которой она ассоциируется, а космос (порядок) – мужского рода, поскольку мужчинам свойственно командовать и определять микрокосмос социальных отношений. Дитя, появляясь на свет, ещё не имеет ни пола, ни имени, лишь позже становится девочкой или мальчиком, когда его опознают и нарекают согласно обычаю, или когда оно это делает само. Очевидна идентификация мальчика с отцом, но эта идентификация сопровождается конфликтами, известными под названием Эдипов комплекс. Вся история человечества пишется под его знаком, включая борьбу старого и нового, человека и бога, господина и его раба, умного и безумного, царя и его наследника. Симптоматично в связи со сказанным, что также последователи и наследники Иисуса Христа уподобляются его детям 80–88. Жить по наставлению родителей и учителей для детей и учеников обременительно – гораздо легче ничему не учиться и никому не подчиняться, а жить по своему уставу и поступать так, как захочется. Вот и апостол Иоанн называет Иисуса Христа Безначальным 89. Но что это значит? Значит ли это, что он ничему не учился, и соответственно ничему не выучился, а посему промышлял себе на жизнь фокусами и проповедями, за что и поплатился? Отнюдь нет! Его отец был плотником, сам он учился у книжников, об этом недвусмысленно сообщается в Новом завете 90–92. Значит, безначальность означает, что ученик, превзойдя своих учителей, дошёл сам своим умом до того, что другим осталось сокрытым от понимания. Приобретённая самостоятельность мышления и есть источник знания, очищенного от предрассудков и заблуждений учителей. Наученный и просвещённый, он становится учителем других, т.е. делится своим знанием не только с избранными им в ученики 12–ю апостолами, но и со всеми, кто готов воспринимать его проповедь 93–95. Иисус Христос – персонаж и творец Нового завета. Кто же творец Старого завета? – Это старозаветные пророки, писавшие, по их собственному заявлению, по наитию бога, и лишь передававшие его волю его народу. Но с позволения этого старозаветного бога, действующего подобно земному тирану, созданы престолы, господства, начальства и власти, которые его сын отменяет, о чём повествуется в тексте Нового завета, и за восстание против начальства и власти его же и распинают на кресте по старозаветному обычаю 96–101. Сам герой повествования заявляет о своём единстве с Богом–отцом, разрешая по своему разумению идентификационный конфликт: Если бог в сыне, а сын в отце, то нет между ними противостояния и противоречия; отец же, отвергающий сына, не есть отец, а сын, отвергающий отца, не есть сын 102–106. Дух же святой пребывает повсюду, и концентрируется в том, кто пришествует в мир, чтобы сначала принести спасительную весть и искупить собой грехи мира сего, а затем – для ожидающих Его во спасение и для наказания грешников 107. Что же является и что не является грехом с точки зрения Нового завета? Очевидно, что грех – это нарушение заповедей, но также всё, что противоречит не букве, но духу Нового завета 108–110. Творящий непотребности в храме божием, разоряющий природу, также нечестив и богомерзок, как и грешник, оскверняющий своё или чужое тело, и растлевающий себе или другим душу. Целование мужчины мужчиною также может быть превратно истолковано в смысле склонности обоих к совершению греха, т.е. к мужеложеству, именно поэтому совратитель Иуда Искариот становится именем нарицательным всякого предательства, т.е. измене закону. Но не отменяет ли Новый завет старый закон и то понимание действительности, которое привело к невинному осуждению и казни совращённого, и самоубийству совратителя, замученного собственной совестью? Kульту смерти, выражающемуся в жертвоприношениях, о чём уже была речь 111, Новый завет противопоставляет животворящую культуру жертвенности, бескорыстного служения ближнему своему. Сам герой повествования, живущий по этому новому закону, не понимает смысла его наказания, боится и внутренне противится осуществлению пророчества, но не может не покориться отцовской, т.е. божьей воле 112. Но как же его избежать в мире, наполненном безумием, кроме как избежав его? И куда бежать от него, если не на крест, чтобы вознестись на небеса, если нигде на земле нет спасения от произвола и глупости? Новое не возникнет, если старое не уничтожится: это есть закон жизни 113. Герой повествования сходит со сцены под рукоплескания публики за его героическую и мученическую смерть, обещая появиться во втором акте представления, которого публика ожидает с нетерпением, теряясь в догадках о дальнейшем развитии событий, которые впрочем уже предвещаются Откровением. До тех пор – антракт, растянувшийся на 2 тысячи лет 114. Но вот наконец раздаётся трубный зов, который застаёт публику врасплох 115, весь мир становится местом действия, следует светопреставление, и взоры устремляются на сцену, ещё покрытую занавесом. Но кто же явится во втором акте? На этот счёт имеется указание, но не в Откровении, которое есть вещий сон, а в 1–м письме апостола Павла к Коринфянам: придёт Господь, который осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения 116. Всё происходящее до этого – лишь предзнаменования 117–120. И вот пророчество сбылось121, но нет ликования по поводу второго пришествия, поскольку сейчас, как и тогда, весь мир лежит во зле, которое на этот раз будет неотвратимо наказано, ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные 122. Судите, и не судимы будете. Новое время не заканчивается, а продолжается Апокалипсисом, который открывает перспективу, ещё невидимую во времена его пророчества: то, что было тайной за семью печатями во времена его написания, открывается и проясняется в нём, и лишь после такого прояснения смерть отступит и Новое время продолжится до нескончаемости. Всему есть предел. Можно подставлять щёки и тело бьющему по ним, можно скитаться и побираться, проповедуя Евангелие, можно сносить лишения, оскорбления и непонимание, но до определённого времени, а именно, до тех пор, когда придёт мщение за пролитую кровь святых, праведников и поэтов, и совершится суд над оскорбителями и грешниками, как это заявлено в Откровении: Терпение и смирение истребятся, и каждому воздастся по делам его 123. Может быть после такого суда от некоторых народов, нарисовавших на своём флаге крест, останется только Идиотикон в назидание грядущим поколениям людей? 124 Вечная жизнь, преодоление тленности тела и мира – вот что интересует персонажей Нового завета. Соответственно этому мотиву они заняты изъисканием средств к достижению бессмертия. Обещанное воскрешение праведников заставляет их размышлять о том, как прожить жизнь праведно, чтобы на суде божием, в будущности которого они не сомневаются, быть оправданными за дела земные 125. Но не является ли весь Новый завет судом над старым миром, и не осуждён ли он в нём? 126 Судить возможно и позволено, лишь разобравшись с тем, что есть истина, но ни Понтиус Пилатус, ни наследники Иисуса Христа толком не знают, что это такое и для чего оно есть 127–128. Предание – наставление, но оно не даёт ответов на все жизненные вопросы. А кроме того утверждается, что обретение истины возможно лишь по божьему наитию, и кто не соединён с богом родственными или иными узами, тому постижение истины недоступно 129. Стали ли люди умнее, разумнее с Новым заветом, или он только увеличил их глупость и безумие? Складывается впечатление, что усовершенствование человека Новым заветом происходит не традиционным способом, т.е. посредством приобщения к мудрости мира сего, а через воздвижение совести: усовестившись же, люди задумываются о своих деяниях и помыслах, обретают через это воздвижение власть над похотями, раздирающими их тела и души, и низвергающими их в тлен, из которого нет воскрешения 130–134. И в самом деле: Если Евангелие – благая весть, то со–весть воздвигается ею и с нею, а совесть – это уже не свод старозаветных законов для укрепления нравственности извне, а личное качество и достояние, которым достигается укрепление царства божия внутри каждого, познавшего свет истины. И посему рассуждение не только позволительно, но также необходимо для постижения истины рассудком 135. Познав же истину, познавший её может не только рассуждать, но и судить, осуждать. Суд же не обязан утешать; он должен обличать, уличать там, где нет сознания и раскаяния 136. От этого суда не защищён и судья, которому предлагается занять место на скамье подсудимых, чтобы с перспективы, противоположной обычной, увидеть и оценить себя и свой труд 137–139. И для кесаря, входящего через царские врата 140 и произносящего избитые фразы 141, также настанет судный день 142. Занимаясь воздвижением царства божия внутри себя, каждый верующий приобщается к его строительству вовне, вследствие чего оно становится всеобъемлющим 143–153. Второе пришествие – дело всех верующих, совместно составляющих тело Христа и таким образом его воскрешающих, ибо Христос жив в душе верящих в него и в его пришествие, но не только верящих, но и верных, т.е. кроме того ещё и соблюдающих его заповеди, живущих не на словах, а на деле по его наставлению. Как каждая клетка тела служит ему, так и каждый верующий, каждый на своём месте, служит церкви, Иисусу Христу, завещанием которого является Новый завет: царство божие им воздвигается, совестью укрепляется, и совестью же искореняется грех мира сего 154. Церковь есть собрание людей в боге и бога в человеке, проекция бога и его животворящего слова в мир 155–156, в отличие от демократических парламентов, которые есть проекция толпы, занимающейся самолюбованием в самоотражении. Приобщение человека к богу посредством Нового завета делает его самоценным, в отличие от старозаветного разделения между богом и человеком, где последний – лишь расходный материал его распорядителей. Существенно также различие между старозаветным и новозаветным отношением к знанию. Если вкусив плодов с древа познания человек низвергается из рая и делается смертным, то в Новом завете прикосновение к истине возвышает человека и приобщает его к бессмертию. Церковь сатаны. В отличие от христианской церкви, являющейся телом Христовым (Corpus Christi) и объединением всех верующих, сатана пребывает в тех, кто отрицает Христа, и объединяет их в церковь Анти–Христа под видом государств, банков, академий наук, коллективов рабочих, инженеров, или бизнесменов, политических партий и религиозных культов. Восприятие, или точнее, неприятие Нового завета анти–христианской культурой совершается в том же ключе отрицания, как и прочие проявления Эдипова комплекса, в этом смысле следует указать на Фридриха Ницше, приверженцев сект Новой эры (New Age), богоборчество протестантизма, самообожествление папизма и демократии, поклоняющихся золотому тельцу биржевых спекулянтов, прокламирующих человеческий капитал немецких реформаторов, прославляющих себя в своих творениях делателей поп–арта, журналистов, школьных учителей, Голливуд, и проч. и проч.: все они являются сообщниками в деле разрушения христианской мысли и утверждения царства Анти–Христа на земле 157–158. Подобно расшалившимся отрокам, опасающихся, что взрослые прекратят их злые игры, Апокалипсис представляется почитателям Анти–Христа концом света. Так например в известной серии Star Trek Voyager Новый Иерусалим представлен в виде обители Боргов из Delta Quadrantа, т.е. не от мира сего. Если в данном случае речь идёт о карикатуре на Католическую церковь, то позволено спросить, почему же во всех этих фильмах война является перманентным и безальтернативным состоянием, в то время как со вторым пришествием Иисуса Христа все войны уничтожатся? 159 Также то, что называет себя Католической и Православной церковью, является лишь грубым или утончённым извращением Нового завета, в связи с чем эти самозванные церкви перманентно отвращают народ от себя своим идолопоклонством, ханжеством и анти–христианством. Этим объясняются многочисленные расколы, происходившие ранее и происходящие до сих пор, а также взаимные отлучения от церкви, которым награждали и продолжают награждать своих противников различные конфессии, называющие себя христианскими 160–163, 164 Подобными примерами изобилует история Христианства на Руси, где официальная, или точнее, официозная церковь и народная жизнь отделены друг от друга по причине несоответствия жизненных основ и установок. Власть предержащие откровенно попирали христианские заповеди, показывая дурной пример всем прочим; народ же, т.е. преимущественно крестьяне, имея и читая только одну эту книгу и приняв Библию за устав жизни, уподоблялись детям. Из–за этой ограниченности кругозора и крайней догматичности, т.е. следованию не духу, а букве писания, отступление от устава было часто, поскольку та или иная часть текста преувеличивалась в значении, а другие части – преуменьшались. Происходило то, о чём предостерегали апостолькие послания, – разделение верующих на секты, но это разделение происходило по причине отсутствия должных наставников, точнее, подвижников, и низкого уровня образования, что влекло самовольное толкование смысла предложений и слов при невозможности целостного восприятия и понимания высказываний в контексте более обширного знания. Буквальное понимание Нового завета невозможно, и если его читать так, как его многие читают и преподают, то от читателя ускользает замысел его творцов и смысл читаемого. Догматическое восприятие Нового завета стало причиной как гонений на верующих, так и раскола среди верующих; по этому поводу Андрей Синявский замечает: Имя «антихрист» советская власть почему-то приняла на свой счёт. Разумеется, никакой политикой наши бегуны не занимались. Они просто отдалились от мира, захваченного «антихристом триста лет тому назад…». 165 Эпилог. Но были и отрадные примеры понимания, о чём также имеются свидетельства: Я думаю, что мы никогда не дадим народу ничего лучше Писания… Мои дети будут читать вместе со мною Библию в подлиннике. Библия всемирна… Вот единственная книга в мире: в ней всё есть. – Александр Пушкин. Мать моя была лютеранка и, стало быть, степенью религиознее; она всякий месяц раз или два ездила в воскресенье в свою церковь, или, как Бакай упорно называл, «в свою кирху», и я от нечего делать ездил с ней. Там я выучился до артистической степени передразнивать немецких пасторов, их декламацию и пустословие, — талант, который я сохранил до совершеннолетия. В глазах сютаевцев торговля сама по себе это грех, ибо строится на стремлении к личной наживе. А торговля в церкви еще более страшный грех и преступление перед Богом. Такое же отношение возбуждала у Сютаева государственная власть. Он не отрицал государства, но делил власть на злую и на добрую, говоря: «Я злой власти не признаю, а добрую власть я признаю». Злая власть это та, которая устраивает войны, сажает людей в тюрьму. Завершая экскурс в Новый завет, предпринятый для лучшего его понимания, следует ещё раз подчеркнуть, что он писан не для дураков и не для свиней, поскольку дураков ничем не проймёшь, меньше всего рассуждением, а перед свиньями нет смысла метать бисер 166. Конечно, это не означает, что понимание его недоступно людям, менее образованным; каждый способен понять его в меру развития своего ума 167. Новый завет – это тестамент, завещание грядущим поколениям людей, написанный на смертном одре старого мира, и подводящий ему итог. Но он же – также концептуальное наследие, концентрат античной мысли, из которого можно черпать до бесконечности, и из которого произросло будущее. Удостоверением его действительности является тот перелом, свидетелями и участниками которого мы являемся 168. Примечания. 1–2 Павел к Римлянам 3:10–12 3–5 1 Павел к Коринфянам 2:6–8 1 Павел к Коринфянам 3:19 6 7–8 2 Пётр 3:13 9 10–17 Павел к Римлянам 14:9 Лука 20:38 Иоанн 11:25–26 1 Павел к Коринфянам 15:12–26 1 Павел к Коринфянам 15:35 Павел к Тимофею 2, 2:11–13 Павел к Евреям, 2:14–15 18 19 20–21 Моисей, Второзаконие 21:22–23 22–25 1 Пётр 4:3 1 Павел к Коринфянам 6:9–10 Павел к Римлянам 1:32 26–29 Павел к Галатам 5:14 Павел к Римлянам 13:10 Павел к Римлянам 5:18 30 31–41 1 Павел к Коринфянам 10:15 Павел к Римлянам 1:28 1 Павел к Коринфянам 6:5 2 Павел к Тимофею 4:3–4 Иоанн 8:31–32 1 Павел к Коринфянам 7:6–7 1 Павел к Коринфянам 13:11 Павел к Галатам 5:1 Павел к Эфесцам 4:25 Павел к Титу 1:10–11, 13–14, 16 42–45 Матфей 10:21 Матфей 10:34–38 1 Иоанн 2:15 46 47–51 1 Павел к Коринфянам 1:10 1 Павел к Коринфянам 11:19 Матфей 12:25 Матфей 13:24–30 52 53 54 55 56 57 58 59–60 Павел к Эфесцам 4:5–6 61–67 Матфей 22:17–21 1 Павел к Тимофею 6:5–10 1 Иоанн 5:21 2 Павел к Коринфянам 6:14–15 Павел в Деяниях 17:29–30 Иоанн в Откровении 9:20–21 68 69 70 71–72 Павел к Евреям 12:6–11 73 74–78 Лука 8:13 Матфей 7:13 Лука 16:15 79 Противопоставление света и тьмы в Новом завете является метафорой противоположности знания и незнания, видения и слепоты, ума и безумия. От греческого слова σκότος тьма происходят русские скот и скотина, употребляемые ругательно в отношении черни. И толковала чернь тупая: «Зачем так звучно он поёт? Напрасно ухо поражая, К какой он цели нас ведёт? О чём бренчит? чему нас учит? Зачем сердца волнует, мучит, как своенравный чародей? Как ветер, песнь его свободна, Зато как ветер и бесплодна: Какая польза нам от ней?» – А.С.Пушкин. Поэт и толпа, 1828. 80–88 Павел к Евреям 5:12–14 Павел к Евреям 2:14–15 1 Иоанн 2:1–2 1 Иоанн 2:18 1 Иоанн 3:1–2 1 Иоанн 3:7–10 1 Иоанн 3:18 1 Иоанн 5:21 89 90–92 Матфей 7:28–29 Лука 2:46 93–95 Иаков 3:1–4 Иоанн 15:14–15 96–101 1 Павел к Коринфянам 2:6–8 Павел к Эфесцам 6:11–12 Павел к Колоссянам 1:15–17 1 Павел к Коринфянам 15:24 Павел к Римлянам 13:1–7 102–106 Иоанн 10:30, 33–38 Иоанн 14:4–6, 11, 13, 16–17 Павел к Евреям 12:6–11 1 Иоанн 2:23 107 108–110 1 Павел к Коринфянам 7:19 Иоанн 8:3–11 111 112 113 114 115 116 Сам Иисус Христос свидетельствует о том: Иоанн 16:7–15 117–120 Матфей 24:28 1 Иоанн 2:18 Марк 13:21–22 121 122 123 125 126 127–128 1 Павел к Коринфянам 14:21 129 130–134 Павел к Римлянам 7:20, 24–25 1 Пётр 2:15–16 2 Павел к Фессалоникийцам 3:14–15 1 Павел к Тимофею 4:1 135 136 137–139 Лука 11:52 1 Павел к Коринфянам 2:6 140 Иоанн 10:9–10 141 142 Но есть и божий суд, наперсники разврата! По рассказам современников, один из списков стихотворения с надписью «Воззвание к революции» был доставлен царю. Николай I в ярости «велел старшему лейб-медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он». 25 февраля 1837 г. последовало высочайшее повеление о ссылке Лермонтова на Кавказ в Нижегородский драгунский полк и о месячном аресте с последующей ссылкой в Олонецкую губернию С. А. Раевского.>>> 143–153 2 Павел к Тимофею 3:16 Матфей 12:30 Матфей 18:20 Павел к Колоссянам 1:18 Павел к Эфесцам 4:11–16 2 Павел к Коринфянам 5:17 1 Иоанн 4:12, 15 Иоанн 1:18 1 Павел к Коринфянам 3:16–17 Лука 17:20–21 154 155–156 Павел к Эфесцам 4:5–6 157–158 2 Павел к Тимофею 4:3–4 159 160–163 2 Павел к Коринфянам 6:14–15 2 Павел к Коринфянам 11:13–15 164 165 166 167 168 Почему соединение людей, прокламируемое Ассамблеей, стало необходимостью? Разве не достаточно наций, народов, городов, парламентов, союзов, кружков по интересам, семей? И не является ли транснациональное объединение людей угрозой для их самобытности и автономии, поглощением и унификацией, отнятием индивидуальности? Если разобраться в сути того, свидетелями чего мы все являемся, и попытаться понять смысл происходящего, то для непредвзятого свидетеля при здравом размышлении становится очевидно: Общества людей, понимаемого как общность, взаимопонимание и взаимодействие, нет, оно распалось на государства, общественные организации, профессиональные союзы, клубы, каждый со своими национальными и корпоративными интересами, и в процессе огосударствления, овеществления, индоктринации и прочего расчеловечивания атомизировалось на функциональные единицы производителей и потребителей, которыми с бездумной лёгкостью оперирует политическая псевдонаука. В этом управляемом псевдонаукой псевдообществе нет объединяющей идеи, поскольку оно искусственно сконструировано под лозунгом „Разделяй и властвуй“, а все его „ценности“ и „законы“ лишь оформляют произвол и беспредел обесчеловеченной и беснующейся толпы. Всеобщее одичание и озверение – закономерный результат всеобщего заблуждения. Я хотел бы напомнить заблудшим душам о непреложных истинах, нарушение которых ведёт к разрушению церковного здания и задания. Отступив от завещанной им правды, свернув с праведного пути, подвергнувшись соблазну самообожествления, люди утратили представление о верном и неверном, дозволенном и недопустимом, всё более погрязая во грехе и суеверии на пути отступничества. Антропотеизм стал их религией, их собрания – церковью безбожников, издаваемые этими собраниями законы – подменой закона Божия. Одна из самых опасных ересей, распространившаяся во времена между первым и вторым пришествием Иисуса Христа, связана с подменой понятия церкви как собрания верующих церковью клерикальной. Это самоуправство привело к отрицанию роли Иисуса Христа в церкви, развратило саму идею соборности, которая состоит в единении людей в Боге, а не в объединении их в конфессии во главе с самозванцами, мнящими себя заместителями Бога на Земле и вещающими от его имени. Другой, не менее опасной ересью является демократия, демократическое представительство, которое подобно клерикам, вещающих от имени Бога, а в действительности, замещающих и вымещающих Бога собой. Позиционирование себя на место Бога является отрицанием Бога и его значения в вероучении. Подобные заместители и представители превратили Бога в их слугу, который служит им для оправдания их грехопадения. Служение Богу из священодействия сделалось бесовским ритуалом, идолатрией, а храм Бога – цирком, где публику развлекают зрелищами и раздают попкорн, как это принято с античных времён: panem et circenses! Для уверовавших в демократию нет ничего святого, их безграничные ego не знают никаких пределов, их бестыжий ум не признаёт никаких ограничений, соблюдать которые человека обязывает закон Божий. Чтобы понять причины заблуждения или заблуждений, необходимо совершитъ экскурс в прошлое и вернуться к их истокам. За одну из отправных точек этого экскурса примем восьмую книгу трактата Платона о Государстве, где проводится разделение его населения на сословия: правители-философы, воины-стражи, и демиурги, т.е. ремесленники. Если разобраться в значении этого деления, то окажется, что на ремесленниках это государство и держится, поскольку земледельцы, воины, а тем более правители никак не могут обойтись без них и производимых ими продуктов. Конечно, в государстве сословия взаимосвязаны по принципу разделения труда и обмена, но его осью всё–таки является сословие ремесленников. Известна поговорка о пятом колесе в телеге, претендующем на роль руля. На роль пятого колеса всегда претендовали граждане, не способные ни сеять, ни жать, ни плотничать, ни печь, и не годные ни на что другое, кроме как претендовать на власть и утверждать собственное превосходство. Сословия таких граждан в разные времена назывались иначе: жрецы, аристократия, первое сословие, политики, депутаты, бюрократы–казнокрады, но суть от этого не менялась. Если посмотреть на сегодняшнее социальное устройство с точки зрения полезности имеющихся в его составе сословий, то не трудно обнаружить в их многочисленности то же первоначальное деление. Но оправдано ли это деление, и как всё–же приводится в движение колесо, называемое в частном случае государством, а в более общем – обществом? Пятое колесо в телеге утверждает, что без его вмешательства никакое движение невозможно, поскольку недостаточно произвести колеса, собрать телегу и запрячь в неё лошадь или установить мотор, но необходимо ещё знать, для чего её использовать и куда ехать, а этим знанием якобы располагает только особое сословие, имеющее высшее знание, недоступное всем прочим. Если у Платона правители были философами, то сегодняшние правители в лучшем случае PhD, что конечно не одно и то же. Называться философом и быть им – разные вещи. И кроме того: одно дело – любить истину, другое дело – претендовать на обладание истиной в последней инстанции. Философия и теософия находились в постоянном конфликте, поскольку каждая была убеждена в истинности своей проповеди. Претендовать на роль пятого колеса в телеге несложно – нужно только объявить себя избранным и превосходным, и убедить всех прочих в своей избранности и своём превосходстве. В разные времена в ход шли различные аргументы: от благородной крови до реальной силы, так что достижение цели всегда удавалось тем, кто её добивался. Но вернёмся всё же к оправданию этой цели, т.е. к полезности политического правления и власти, подразумевающей подчинение. Всякое общество основано на балансе между частным и общим, и задача всякого политического устройства заключается в обеспечении этого баланса. Основанием государства, state, является владение, estate, т.е. территория этого государства со всем находящимся на этой территории. Но кто владеет этим владением? На этот вопрос не было однозначного ответа. Одни объявляли себя единственными и суверенными владельцами, другие – их общим владением, третьи же утверждали, что всем владеет Бог, а правом распоряжения этим владением принадлежит представителям Бога на земле. Из–за этого расхождения происходили распри, поскольку каждый настаивал на истинности собственного суждения. В конечном итоге все эти споры сводились к вопросу: Что есть истина и что не есть истина? Если люди не способны познать истину, поскольку для каждого она своя и каждый настаивает на своей правоте, то может быть есть высшее существо, которому истина доступна, и постижение этого высшего существа позволит разрешить неразрешимые конфликты среди людей? Познание истины для одних было опытом, для других – постижением божьева промысла. Это расхождение привело к разделению сословий жрецов–естествоиспытателей, с одной стороны, и богословов, с другой. Каждое сословие жрецов строит храмы и совершает богослужения во славу их богов, и каждое сословие претендует на право политической власти в обществе, обосновывая это право приближением к истине. Для богословов способом приближения к истине является молитва. В молитве происходит обращение к Богу как к наивысшему авторитету, в дополнение к обращению к текстам, почитаемых святыми. Поскольку в последних истина уже высказана, интерпретация и пересказ этих текстов и есть постижение истины. Процесс поиска и нахождения истины у учёных сходен по форме, поскольку обращение к научной литературе подобно чтению Библии, а проводя эксперименты они обращаются к высшему существу – природе. Результатом научных исследований является знание, а знание – власть. Упомянутым представлениям и отношениям соответствуют метафоры античной культуры. Так например Бог – всезнающий и всемогущий верховный правитель всего сущего, вседержатель, повелитель, создатель, творец, Демиург, противопоставляемый Князю Тьмы, Дьяволу, Сатане – разрушителю, разделителю, разобщителю, лжецу. Что же противопоставляется разрушению, разделению, спору, вражде? Спасением от всего этого является собрание, соединение, единение, которое впрочем может быть разным, например, обособлением или сосредоточением. Античный мир знал различные формы единения. Единением было единство в Боге и вере (συναγωγή); уполномоченным собранием (ἐννόμῳ ἐκκλησίᾳ); собранием граждан для решения политических вопросов, их всех касающихся (σύλλογος или κυρία ἐκκλησίᾳ); собранием для разрешения споров; собранием для ведения учёных споров; толпой (ὄχλος); собранием войска; собранием налогов; сбором урожая; наконец, понимаемое как психическое состояние сосредоточенности, собранности (σύλλογον ψυχῆς λαβέ). В последующем, ἐκκλησία стало институционализированной церковью, объединением по библейскому закону, συναγωγή стало синагогой, объединением по торе, σύλλογον стало ассоциацией, нерелигиозным обществественным объединением, профессиональным союзом по уставу ассоциации, общества или союза, а ὄχλος так и осталось толпой, охлократией (ὀχλοκρατία) или демократией, самой себе устанавливающей законы, т.е. по существу отменяющей всякий закон, узаконенным беззаконием и безбожием, что произошло вследствие эдипального замещения католицизма протестантизмом. Перманентная революция реформации продолжается до сих пор, сметая всё на своём пути. Диалектика – это учение о том, что всё течёт, всё изменяется, и чтобы понять, что из чего проистекает, необходимо знать истоки. Если католицизм – тезис, а протестантство – антитезис к нему, то что есть синтез? Их объединение (οἰκουμένη) не может быть синтезом, поскольку его цель – примирить непримиримое. Синтез создаёт нечто нетождественное не первому, не второму, и подобен силлогизму – выводу из двух суждений. σύλλογος – не экклезия и не синагога, а искомое третье. Приближение к истине возможно не только посредством уединения, сосредоточения, но также соединением, собранием, однако не тем, которое обособляет и противопоставляет. Основанием такого единения является закон Божий, но не старый, а новый, обобщённый, научно обоснованный и оформленный в виде конституции, являющейся единым законом и универсальной основой социального устройства, что подобно новозаветному универсализму: 5 чтобы был у вас один Господь, одна вера, одно посвящение, 6 один Бог и Отец всех, Который над всеми, и среди всех, и во всех нас. – Павел к Эфесцам 4:5–6 В Новом завете имеется очень важный эпизод (Деяния 19), в котором повествуется о начальном моменте распространения христианства в греческой демократии, т.е. о переходе от прежнего политического устройства к новому порядку. Хотя в это время уже имелись начала того, что в последствии стало национальными государствами, парламентами и организациями, однако они были преходящими формами, и их усовершенствование, продолжающееся до сих пор, бесперспективно, и уже давно зашло в тупик, хотя их устроители не подозревают об этом, уже свершившемся факте. Что есть парламент, если не собрание людей, уверовавших в свою непогрешимость и богоизбранность? Так же как здания религиозных культов – обители почитаемых богов и места ритуальных церемоний, здания парламентов возведены в честь демократического идола – народа, демоса, а сам антропоцентрический культ именуется демократией. Я вижу, у вас здесь собрание дураков? Но от того, что вы собрались, ума у вас не прибавится. В синагоге собираются для чтения торы и почитания Бога торы, в католических, евангелических и православных храмах аналогичным образом собираются для моления и почитания Иисуса Христа, а для чего вы собираетесь в ваших демократических храмах? Молитва – один из способов приближения к Богу и постижения его промысла. Оцерквление в Христианстве служит той же цели и понимается как приобщение к телу Иисуса Христа: Через τέλος, конечное, происходит приобщение к θεός, бесконечному. Что же случилось с телом Христовым в церкви, охваченной клерикализмом? Ответ на этот вопрос находим в Hortus Deliciarum, составленной между 1167 и 1185 годами от Рождества Христова под руководством Херpaды Ландсбергской. Хотя это издание является компиляцией библейских и богословских текстов, в нём также имеются интерпретации, позволяющие понять происхождение упомянутых в начале данного рассуждения ересей. На одной из иллюстраций церковь, именуемая здесь Regina Ecclesia, позиционирована в центре христианского здания и мироздания, в окружении сонма верующих. Характерно разделение здания на два уровня, верхний из которых занимают различного рода клерики, а нижний отведён простолюдинам. Нетрудно увидеть в этой иллюстрации аналогию, соответствующую демократическому делению, отражением чего являются верняя и нижняя палаты парламентов. Regina Ecclesia, самовольно поместившая себя в центр христианского мира символизирует собой демократический переворот, совершённый вопреки новозаветному наставлению. В Новом завете, Иисус Христос, подобно дохристианскому Демиургу, противостоит хаосу и разрушению, происходящих на Земле и проистекающих от суеверия и непонимания, что нуждается в исправлении и разъяснении. В противоположность иерархическому принципу организации традиционных обществ, включая демократию, в христианстве есть только Иисус Христос, глава церкви, а все остальные люди соединены им и объединены в нём. Существующие до сих пор государства организовывались по образу и подобию клерикальной иерархии, и в этом подобии унаследовали божественную иерархию паганизма с верховным божеством и множеством вторичных божеств, ему подчинённых или от него происходящих, а также иерархию служителей культа этих божеств – жрецов. Так например божество служителей того, что называется судебной властью, является Юстиция, а божество банковского дела – покровительница государства и денег Juno Moneta. Христианство же является радикальным новшеством по сравнению с традиционными общественными устройствами: В нём нет никаких других божеств кроме Триединого Сына–Отца–Святого Духа, на Земле нет никаких посредников Иисуса Христа, нет политической иерархии, нет другого закона кроме завещанного им. Также, в отличие от традиционной идолатрии, приобщение к церкви Иисуса Христа происходит не посредством ритуальных действий, а путём постижения его замысла и промысла через Новый завет, в открытии Царства Божия в себе и распространении его вокруг себя, в жизни по Христу, в соблюдении завещанных заповедей. Является ли христианство богоборчеством, свергающим предшествующие и последующие религии и их богов, а Иисус Христос – богоборцем, свергнувшим эллинских богов с Олимпа, вопрос неоднозначный. С одной стороны, да, поскольку формально происходит эдипальное замещение. С другой стороны нет, поскольку с отменой прежних религий и богов новая религия не устанавливается, а Иисус Христос провозглашается частью универсальной сущности, её персонификацией, воплощающейся в человеке. В итоге бог снисходит до человека, а стремящийся к богу человек возвышается к нему, и ничего сверхестественного, никакой мистики в этом не усматривается. Христианство воздвигает не идол, а идеал, достойный восхищения и подражания, но отнюдь не обожествления, и таким образом исключение превращает в норму поведения. В этой наглядности и понятности поведенческих мотивов новозаветных персонажей заключается истинная жизненность христианского учения.
|
Enzymes ★ by Dr. A. Poleev